Источник: http://www.aphorisme.ru

— Очень сожалею, Фаина Георгиевна, что вы не были на премьере моей новой пьесы, — похвастался Раневской Виктор Розов. — Люди у касс устроили форменное побоище! — И как? Удалось им получить деньги обратно?

— Я была вчера в театре, — рассказывала Раневская. — Актеры играли так плохо, особенно Дездемона, что когда Отелло душил ее, то публика очень долго аплодировала.

...Тошно от театра. Дачный сортир. Обидно кончать свою жизнь в сортире.

...Ну и лица мне попадаются, не лица, а личное оскорбление!

Актеры обсуждают на собрании труппы товарища, который обвиняется в гомосексуализме: "Это растление молодежи, это преступление…" ― Боже мой, несчастная страна, где человек не может распорядиться своей жопой, ― вздохнула Раневская.

Бог мой, как прошмыгнула жизнь, я даже никогда не слышала, как поют соловьи.

В театре меня любили талантливые, бездарные ненавидели, шавки кусали и рвали на части.

Воспоминания — это богатства старости.

Всю свою жизнь я проплавала в унитазе стилем баттерфляй.

Вы знаете, милочка, что такое говно? Так оно по сравнению с моей жизнью — повидло.

Говорят, что этот спектакль не имеет успеха у зрителей? — Ну, это еще мягко сказано, — заметила Раневская. — Я вчера позвонила в кассу, и спросила, когда начало представления. — И что? — Мне ответили: «А когда вам будет удобно?»

Деньги съедены, а позор остался (о своих работах в кино).

Для меня всегда было загадкой — как великие актеры могли играть с артистами, от которых нечем заразиться, даже насморком. Как бы растолковать, бездари: никто к вам не придет, потому что от вас нечего взять. Понятна моя мысль неглубокая?

Если бы я, уступая просьбам, стала писать о себе, это была бы жалобная книга — «Судьба — шлюха».

Жемчуг, который я буду носить в первом акте, должен быть настоящим, — требует капризная молодая актриса. — Все будет настоящим, — успокаивает ее Раневская. — Все: и жемчуг в первом действии, и яд — в последнем.

Женщины, конечно, умнее. Вы когда-нибудь слышали о женщине, которая бы потеряла голову только от того, что у мужчины красивые ноги?

Жизнь — это затяжной прыжок из п...зды в могилу.

Жизнь — это небольшая прогулка перед вечным сном.

Жизнь проходит и не кланяется, как сердитая соседка.

И что только ни делает с человеком природа!

Как я завидую безмозглым!

Кино — заведение босяцкое.

Когда мне не дают роли, чувствую себя пианисткой, которой отрубили руки.

Когда в Москве, на площади Свердлова, установили памятник Марксу работы Кербеля, Раневская прокомментировала это так: ― А потом они удивляются, откуда берется антисемитизм. Ведь это тройная наглость! В великорусской столице один еврей на площади имени другого еврея ставит памятник третьему еврею!.

Когда я умру, похороните меня и на памятнике напишите: «Умерла от отвращения».

Кто бы знал мое одиночество? Будь он проклят, этот самый талант, сделавший меня несчастной...

Мне осталось жить всего сорок пять минут. Когда же мне все-таки дадут интересную роль?

Молодой человек! Я ведь еще помню порядочных людей... Боже, какая я старая!

Не могу, когда шлюха корчит из себя невинность (увидев исполнение актрисой X. роли узбекской девушки).

Ничего кроме отчаянья от невозможности что-либо изменить в моей судьбе.

Ну эта, как ее... Такая плечистая в заду... (Раневская забыла фамилию актрисы, с которой должна была играть на сцене).

Одиноко. Смертная тоска. Мне 81 год... Сижу в Москве, лето, не могу бросить псину. Сняли мне домик за городом и с сортиром. А в мои годы один может быть любовник — домашний клозет.

Одиночество как состояние не поддается лечению.

Он умрет от расширения фантазии.

Оптимизм — это недостаток информации.

Ох уж эти несносные журналисты! Половина лжи, которую они распространяют обо мне, не соответствует действительности.

Паспорт человека — это его несчастье, ибо человеку всегда должно быть восемнадцать, а паспорт лишь напоминает, что ты можешь жить, как восемнадцатилетняя.

После спектакля Раневская часто смотрела на цветы, корзину с письмами, открытками и записками, полными восхищения — подношения поклонников ее игры — и печально замечала: — Как много любви, а в аптеку сходить некому.

Птицы ругаются, как актрисы из-за ролей. Я видела, как воробушек явно говорил колкости другому, крохотному и немощному, и в результате ткнул его клювом в голову. Все, как у людей.

Сказка - это когда женился на лягушке, а она оказалась царевной. А быль - это когда наоборот.

Сняться в плохом фильме — все равно что плюнуть в вечность.

Сотрудница Радиокомитета N. постоянно переживала драмы из-за своих любовных отношений с сослуживцем, которого звали Симой: то она рыдала из-за очередной ссоры, то он ее бросал, то она делала от него аборт… Раневская называла ее "жертва ХераСимы".

Спутник славы — одиночество.

Стареть скучно, но это единственный способ жить долго.

Старость — это время, когда свечи на именинном пироге обходятся дороже самого пирога, а половина мочи идет на анализы.

Старость — это просто свинство. Я считаю, что это невежество Бога, когда он позволяет доживать до старости. Господи, уже все ушли, а я все живу. Бирман — и та умерла, а уж от нее я этого никак не ожидала. Страшно, когда тебе внутри восемнадцать, когда восхищаешься прекрасной музыкой, стихами, живописью, а тебе уже пора, ты ничего не успела, а только начинаешь жить!

Старость, это когда беспокоят не плохие сны, а плохая действительность.

Страшно грустна моя жизнь. А вы хотите, чтобы я воткнула в жопу куст сирени и делала перед вами стриптиз.

Такая задница называется "жопа-игрунья" (о проходящей даме), «А с такой жопой надо сидеть дома!» (о другой).

Ткань на юбке Раневской от долгой носки истончилась. Фаина Георгиевна скорее с удовольствием, чем с сожалением, констатирует, глядя на прореху:

― Напора красоты не может сдержать ничто!

Тот слепой, которому ты подала монетку, не притвора, он действительно не видит. — Почему ты так решила? — Он же сказал тебе: «Спасибо, красотка!»

У меня хватило ума прожить жизнь глупо.

У него голос — будто в цинковое ведро ссыт.

У нее не лицо, а копыто.

У этой актрисы жопа висит и болтается, как сумка у гусара.

Узнав, что ее знакомые идут сегодня в театр посмотреть ее на сцене, Раневская пыталась их отговорить: — Не стоит ходить: и пьеса скучная, и постановка слабая... Но раз уж все равно идете, я вам советую уходить после второго акта. — Почему после второго? — После первого очень уж большая давка в гардеробе.

Успех — единственный непростительный грех по отношению к своему близкому.

Четвертый раз смотрю этот фильм и должна вам сказать, что сегодня актеры играли как никогда.

Это не театр, а дачный сортир. В нынешний театр я хожу так, как в молодости шла на аборт, а в старости рвать зубы. Ведь знаете, как будто бы Станиславский не рождался. Они удивляются, зачем я каждый раз играю по-новому.

Я — выкидыш Станиславского.

Я жила со многими театрами, но так и не получила удовольствия.

Я не признаю слова «играть». Играть можно в карты, на скачках, в шашки. На сцене жить нужно.

Я провинциальная актриса. Где я только ни служила! Только в городе Вездесранске не служила!..

Я, в силу отпущенного мне дарования, пропищала как комар.